Сегодняшняя верховная власть достаточно слаба. А чем слабее субъект борьбы, тем больший упор в своих действиях и приемах он делает на хитрость и лукавство.

        После чехарды 1991-1993 года власть в России досталась в конечном итоге далеко не самым сильным частям элиты, - московской бюрократической и сырьевой экономической элите, которая по сути, тоже была бюрократической элитой. Они просто случайно оказались рядом с усопшей КПСС и, пользуясь суматохой, сумели ухватиться за властные рычаги. В самом деле московская бюрократия контролирует бюрократию только в пределах московской кольцевой автодороги, т.е. в лучшем случае 7-10% бюрократии. Пока московская бюрократия боролась за саму власть она не смогла предотвратить нежелательного для себя процесса – получения регионами независимости от Москвы в кадровых вопросах. То есть бюрократы, получив власть, обнаружили, что они военачальники без войск. С такими возможностями играть во властные игры долго пока никому не удавалось. Ни в одной стране мира на высшие чиновничьи посты не назначают исключительно столичных жителей, поэтому вечно удерживать в своих руках все ключевые посты в государственной машине московским бюрократам не светило.

        Прекрасно понимая, что “на дурака” больше одного раза власть не захватишь и тем более не удержишь, сырьевая экономическая и московская бюрократическая группы элиты и занимаются 6 лет усилением своих возможностей для грядущих схваток за власть. Усиливать эти возможности без изменения своего состава можно всего одним способом – увеличением подвластных элите ресурсов.

        Необходимо обозначить, что народу все равно, как элита делит ресурсы, ему достается ровно столько, сколько его элита посчитает нужным ему дать.

        Поэтому, когда говорится о “воровстве” и “грабеже”, в эти термины вовсе не вкладывается общепринятого бытового значения. Просто наукообразное наименование этой естественной для общества процедуры очень громоздко и неудобно для частого употребления. С моральной точки, зрения в истории человечества вообще нет ни одного эпизода, удовлетворяющего требованиям морали, которую можно было бы считать общепринятой. Хоть евангельским десяти заповедям, хоть моральному кодексу строителя коммунизма.

        Причем нынешняя власть вовсе не была гениальным изобретателем чудесного способа быстрого получения ресурсов. Его применил еще Сталин, через коллективизацию перекачав ресурсы из сельского хозяйства в промышленность.

        Но мотивы изверга И. Сталина поблагороднее были. Все – таки он ломал хребет российскому крестьянству для развития промышленной базы страны, тогда как нынешняя власть ломает хребет промышленности всего лишь для сохранения своей власти. Опять же в результате деятельности И. Сталина экономическая мощь страны многократно возросла, а в результате деятельности нынешней власти скоро в стране из всей промышленности останутся только скважины и трубопроводы.

        Самое печальное в отсутствии у нынешних властных элит чувства меры. Выкачиваются не только ресурсы, предназначенные для развития общества. Сверх того общество загоняется в такую долговую яму, из которой неизвестно сколькими поколениям придется выкарабкиваться. Но и это не все: уничтожая промышленность, власть лишает общество возможности в будущем эти долги отработать. Сохой не заработаешь столько, чтобы отдать сто с лишним миллиардов долларов не считая процентов, только внешнего долга. Так что новая “коллективизация” еще за несколько лет сделает Россию вечным должником и, как следствие, вечным рабом.

        Вышеуказанное уничтожение промышленности легко обосновывается, если рассмотреть нашу “борьбу с инфляцией”. Дело в том, что существует два вида инфляции. Первая – экономическая, которая является следствием перегрева экономики. Методы ее лечения известны - ограничение денежной массы и государственных расходов. Вторая – коррупционная. Она типична для Латинской Америки. Суть ее проста.

        Допустим, экономике для функционирования требуется условно 100 рублей. Но так как половина средств разворовывается, государство, чтобы экономика не страдала от воровства выпускает денег в 2 раза больше 200 рублей: 100 на экономику и 100 рублей на воровство. При этом государству в голову не приходит бороться с такой инфляцией уменьшением денежной массы. Пострадает же бизнес, которому не хватит денег для работы. Поэтому государство в условиях коррупционной инфляции не только обеспечивает бизнес нужным количеством денег, но и ежемесячно индексирует и товарные запасы, и даже деньги на счетах предприятий. Там вовсе не считают, что от инфляции как то должен страдать бизнес. Лечится такая инфляция неэкономическими методами – жестким контролем за оборотом денег и полицейскими мерами по пресечению воровства.

        Все зависит от того, как элита предпочитает получать свою долю ресурсов: прямо залезая в карман страны, или косвенно получая прибавочную стоимость. О том что инфляция – это выбор элиты, свидетельствует опыт Чехии. Там инфляция после “победы капитализма” незначительна. Тамошняя элита ввела “европейские” правила игры – получать ресурсы через налоги и прибыль. И структурная перестройка на инфляцию почему-то не повлияла. В отличии от нас.

        Наша инфляция почти на 100% коррупционна. Деньги делают дополнительные обороты или просто воруются. А вот лечим мы эту инфляцию методами лечения нормальной инфляции. А так как воровство при этом сохраняется, то денег не достается самому нерасторопному субъекту рынка – промышленности. Оригинальная тактика борьбы с воровством путем уменьшения объекта воровства приводит к тому, что промышленность останавливается, а рынок захватывается зарубежными производителями (импортом).

        Другая героическая битва реформаторов – за иностранные инвестиции – тоже малопонятна. Во всем мире иностранные инвестиции существуют только в одном виде: когда кто-то не умеет делать что-то и предлагает иностранцу, который это делать умеет, организовать у себя такое производство. Или: я не умею делать нужные мне хорошие моторы; или: я не умею делать моторы дешево. “Дженерал Моторс” умеет делать моторы, поэтому, когда ей нужен новый завод для производства моторов, она берет кредит и на эти деньги строит завод. А не ищет иностранного инвестора.

        Другой вариант. Я умею делать моторы, но расширять производство боюсь. Поэтому иду менее рискованным путем: не беру кредит, а провожу дополнительную эмиссию акций своей фирмы для привлечения ресурсов, т.е. рискую не капиталом, а прибылью. И только если я африканский вождь, который хотел бы чем нибудь занять свое разросшееся племя, которое умеет только охотится и танцевать, я ищу иностранных инвесторов, чтобы они построили на моей земле какое – нибудь предприятие и научили мое племя на нем работать.

        Любые инвестиции – свои ли, иностранные ли, требуются не для простаивающего производства, а для создающегося или действующего, для его дальнейшего развития. Поэтому сегодня, когда стоит половина промышленности – готовых производств, биться за привлечение сотен миллиардов в качестве инвестиций по меньшей мере глупо. Конечно, привлечь инвестиции компании “Кока - Кола” - дело понятное, если хочешь производить ее напитки. Но привлекать инвестиции для создания промышленности, которая у тебя уже есть и стоит, разумно только в одном случае – ты решил ликвидировать собственную промышленность и получить на свою территорию чужую промышленность. Это уже точно сход со “столбовой дороги цивилизации” никто в мире так еще не делал.

        Конечно, не вся наша промышленность нас удовлетворяет. Но прежде чем ее развивать, ее надобно запустить. Тем более при этом выяснится, что большая ее часть сможет развиваться при помощи кредитов и отечественных инвестиций, что с точки зрения процветания своего народа гораздо предпочтительнее. Поэтому борьба за иностранные инвестиции, так же как борьба с денежной массой, ничего общего с реальными интересами российской экономики не имеет.

        Простой логикой его объяснить нельзя. В самом деле, структурные перекосы в экономике перед реформами достигали, в крайнем случае, 25%. В тоже время насыщенность потребительского рынка не превышала 70%. Хотя “коммунизм” и погиб, но инфраструктура страны осталась прежней – войны с ее разрушениями не было – значит, и рынок оборудования и материалов для инфраструктуры (сельское хозяйство, транспорт, связь, коммунальное хозяйство и т.д.) остались прежними. Почему же спад приключился? Мало того, если посмотреть, как теперь распределяются 100 рублей (ВНП), то обнаружится, что доля средств, идущих на потребление, возросла минимум в 2 раза, т.е. потребительский рынок увеличился в 2 раза. И как в этом случае понимать спад производства не 50%?

        По логике вещей освобождение производителей от централизованного управления и имперских расходов страны должны были привести не к падению производства, а к его росту минимум на 5-10%. Однако произошло падение. Как будто сельское хозяйство на 10 лет вперед запаслось удобрениями и сельхоз. техникой, а население продуктами питания и ширпотребом. Вовсе нет. Крестьяне латают технику и сеют без удобрений, а народ живет на импорте. Нам же все это называют структурной перестройкой. Тогда как же она выглядит в том же сельхозмашиностроениии? Нет в нашем спаде никаких структурных причин, а есть одна тривиальная истина: если промышленность лишить денег, она остановится. Лишили половины денег, – остановилась на половину.

        Гораздо труднее найти логическое объяснения высокомерию и брезгливости, испытываемых интеллектуальной элитой по отношению к российской промышленности. Эти чувства, по-видимому, чем-то сродни чувствам, которые испытывала в старые времена какая – нибудь светская барыня к пропахшему навозом конюху. Но последняя, в отличие от наших интеллектуалов, не стремилась уничтожить своего конюха всеми возможными способами.

        Для нынешних “властителей дум” отечественная промышленность – сплошное воплощение греха: она и “отсталая”, и “неконкурентоспособная”, и “экологически вредная” и т.д. Но вот странная вещь. Нахальство, с которым интеллектуалы стремятся ликвидировать промышленность, которая не ими была создана и о цене создания которой они не хотят слышать, предполагает, как минимум, что у них где-то в заднем кармане есть другая промышленность. Гораздо лучшая и которой они хотят заменить имеющуюся.

        Увы, у самих интеллектуалов ни в каких карманах ничего нет по одной простой причине: за всю историю человечества ни один истинный интеллектуал не то что создать промышленное предприятие, гвоздя нормально забить не смог. Поэтому интеллектуалы предполагают, что эту красивую промышленность на освободившемся месте создаст кто-то другой, например иностранцы. Но это как раз очень маловероятно и объем иностранных инвестиций такой результат подтверждает. Какой дурак будет вкладывать деньги в стране, в которой ничего не смыслящие в экономике умники на потребу своим высосанными из пальца идеям могут запросто уничтожить целые отрасли промышленности.

        Поэтому все иностранные инвестиции в Россию по объему в тысячи раз меньше умерщвленной ради этой дурацкой затеи отечественной промышленности и всецело ограничиваются рамками традиционных рискованных проектов, которые практикует в своей деятельности любой бизнес. Но даже если на минуту согласиться с интеллектуалами, что “процесс пошел”, то учитывая, что практически все предприятия, в которых вложены иностранные деньги, полностью контролируются иностранцами, резонно задать вопрос: а зачем России нужно, чтобы вся ее промышленность (а это идеальный результат проводимой политики) контролировалась из-за границы? Между Россией и Малайзией есть все-таки различия, и отнюдь не только климатические.